Социальный протест в Израиле провалился. Что дальше?

Офер Шелах, "Маарив"

Несколько глупых манифестантов, разбивших витрины и сломавших банкомат, сами того не осознавая, оказали нам всем невероятную услугу. Благодаря их выходкам мы получили ясное представление о расстановке сил, действующих в израильском обществе.

Реакция на их действия, в первую очередь – в СМИ и политической среде, продемонстрировала, как много в нас консерватизма и страха перед любыми изменениями, насколько удобным является для многих из нас нынешнее положение, каким бы мрачным и пессимистическим оно ни было.

В свое время участники популярного сатирического трио "Бледнолицый следопыт" выразили эту особенность израильского общества одной точной репликой: "Будет война? Ну, теперь я спокоен". И действительно. Если лето 2011 года для многих израильтян было летом надежд, то лето 2012 года будет, по всей видимости, летом тревог.

Как ни странно, но быстрее всех оправились те официальные структуры, которые находились по другую сторону баррикад. В понедельник полиция заявила, что не будет мешать проведению небольших манифестаций, а Рон Хульдаи предложил организаторам протеста альтернативную площадку для палаточного лагеря и сообщил, что Тель-Авив – это "город демократии и протестных акций".

Однако полиция и муниципалитет – это всего лишь формальные учреждения, которые поспешили исправить допущенную ошибку. Это не они спекулируют на страхах и тревогах граждан. Это не они стремятся вернуть общественный диалог в старое, доброе, привычное и удобное русло. Пример такого диалога – реакция правого лагеря: "Вы молчали, когда нас били в Амоне, а теперь получите сами, а мы порадуемся".

Еще один пример – реакция левых: "Если бы на нашем месте были поселенцы, полицейские не посмели бы их бить".

В свое время я писал, что демонстрация протеста в Кфар-Маймоне, в канун реализации шароновского плана размежевания, была образцом демократии. Я писал, что любой ненасильственный протест – легитимен и желателен. Теперь же, на мой взгляд, все эти автоматические реакции левых и правых – ужасно убоги. Они возвращают общественный диалог к теме поселенцев и оккупации, теме, которая комфортна и привычна для всех.

Если бы Моше Фейглин, который в свое время рассуждал о ненасильственном гражданском неповиновении, направленном против Норвежских соглашений, был настоящим демократом, он просто обязан был бы поддержать тель-авивских протестантов. Если бы профессиональные левые были на самом деле либералами, они были бы обязаны поддержать тех, кто протестовал против размежевания. Однако это требует от них покинуть свою комфортную нишу.

Над нами возвышается власть, которой нечего предложить нам, кроме продуцирования страхов и тревог. Нынешним летом у них в запасе есть легитимный товар: иранский кризис и радикальные изменения на Ближнем Востоке. Агенты этой власти в средствах массовой информации исправно обслуживают режим.

Даже газета "Гаарец", чьи редакционные статьи поддерживают участников протеста в Тель-Авиве, каждую пятницу публикует постоянную колонку колумниста Ари Шавита, собственного корреспондента этой газеты по вопросам Апокалипсиса. Шавит еженедельно, на глазах у перепуганной публики, упаковывает иранскую тему в раритетную коробку, произведенную в 1939 году.

Когда в обществе царит страх, граждане не задают власти "ненужные" вопросы, не требуют от власть предержащих нести ответственность за повседневные рутинные дела, связанные с их насущными проблемами. Не требуют от сидящих наверху то, что им полагается по праву. Когда царит страх, все, что им остается, это покорно ждать милостей от Большого брата.

Протестное движение 2012 года не выведет сотни тысяч израильтян на улицы. Шломо Арци больше не будет услаждать слух участников манифестации. Сорокалетние люди больше не получат возможность почувствовать себя молодыми участниками Вудстока. Этот протест будет немногочисленным, искусственным, театральным. Но альтернатива всему этому – внутренняя эмиграция. Эмиграция тех, кто ощущает острое противоречие между личными ценностями, собственной частной жизнью и местом, в котором они живут.

Эмиграция тех, кто больше не намерен молчать и бояться, но не может выразить эти ощущения. Потому что он ищет нечто несуществующее – подлинное, но, одновременно, комфортное для всех, и при этом – эффективное, действенное, но, в то же время, не слишком обременительное. Так не бывает. Эта внутренняя эмиграция, это пристрастие к организованному беспокойству, к организованным страхам и тревогам, - самая большая опасность для всех нас.