Все фотографии |
05.01.2012 ¦ Светлана Бломберг, журналист
Если общественное демократическое устройство – идеал, к которому мы стремимся, то воровской мир устроен куда как демократично, здесь принято подчиняться законам, - не тем, конечно, что записаны в «Уголовном Кодексе». Эти законы выработаны для противостояния и самосохранения в условиях неволи или ее угрозы. В преступном мире к человеку подходят исключительно с точки зрения личностных качеств. Вся обстановка в тюрьме испытывает человека на прочность, здесь моментально распознается, кто чего стоит. Встречаются мощные личности. Помимо того, что они имеют природные задатки лидера, эти преступники читали не только Карнеги и Фрейда, владеют тонкостями понимания языка телодвижений и жестов. Да и перед рядовым преступником ломать комедию бесполезно.
Давид Шехтер хорошо знает тот материал, о котором пишет – он не только автор нескольких книг и многочисленных статей, но и пресс-секретарь "Сохнута" по работе с русскоязычной прессой. Главный герой – циничное ничтожество, рвущееся во власть ради получения земных благ и удовлетворения честолюбия. Он закомплексован, ему нужно постоянное подтверждение своего превосходства и состоятельности, он готов занятся сексом со всем, что движется, прямо у себя на рабочем месте. Ценит себя этот человек в зависимости от контекста, в который втерся, который кажется ему значительным. Автор наделяет его мистической интуицией, ощущением исходящей от вещей ауры. Этот мизерный закомплексованный местечковый еврей испытание властью не выдерживает, власть отнюдь не делает ничтожество крупнее. По мнению писателя Александра Карабчиевского, из рассказа ясно следует, что его герой – дурак. Недоумок. Целый день занимался псевдодеятельностью, да и то некачественно. Хапуга и мошенник – на деньги, отпущенные на связи с избирателями, он купил себе холодильник. Карабчиевский удивляется: да как такой идиот вообще попал в Кнессет? Что он такого сделал, что уселся на такой престижный пост? Вопрос риторический. Саша с горечью констатирует: «Оказывается, в Кнессете тоже бардак, но я никак не могу на это подействовать. Возникает вопрос: стоит ли идти на выборы?»
Адская кухня
Довелось мне как-то общаться с человеком, чья должность называлась «тюремный психолог». Он утверждал, что политики и преступники принадлежат к одному и тому же психологическому типу. И те, и другие обожают покомандовать, проявить свое превосходство, навязать свою волю, покуражиться, наплевать на мораль. В зависимости от того, как сформировала человека окружающая среда, одни идут в политику, другие – в разбойники.
Зал заседаний Кнессета. Фото: Давид Сильверман, Getty Images
Если общественное демократическое устройство – идеал, к которому мы стремимся, то воровской мир устроен куда как демократично, здесь принято подчиняться законам, - не тем, конечно, что записаны в «Уголовном Кодексе». Эти законы выработаны для противостояния и самосохранения в условиях неволи или ее угрозы. В преступном мире к человеку подходят исключительно с точки зрения личностных качеств. Вся обстановка в тюрьме испытывает человека на прочность, здесь моментально распознается, кто чего стоит. Встречаются мощные личности. Помимо того, что они имеют природные задатки лидера, эти преступники читали не только Карнеги и Фрейда, владеют тонкостями понимания языка телодвижений и жестов. Да и перед рядовым преступником ломать комедию бесполезно.
Зато в мире политики нет никаких запрещенных приемов. Ничтожный болтун может дорваться до власти, раздавая заранее невыполнимые обещания, потому что уверен – ничего ему за это не будет. Здесь каждый за себя. Именно такой тип представлен в рассказе Давида Шехтера «Один день депутата Кнессета Григория Исааковича», который обсуждался недавно на заседании Клуба литераторов Тель-Авива.
Есть такой жанр - «производственный роман» - в советской литературе его действие разворачивалось на фоне сталепрокатного цеха или свинофермы, а коллизия заключалась в борьбе хорошего директора завода с очень хорошим председателем райкома. На Западе – это страсти в диспетчерской аэропорта или среди автомобильных колес. Есть «производственные» произведения, где показаны приключения в коридорах власти. Но ничего подобного про нашу, израильскую власть я нигде еще не читала.
Давид Шехтер хорошо знает тот материал, о котором пишет – он не только автор нескольких книг и многочисленных статей, но и пресс-секретарь "Сохнута" по работе с русскоязычной прессой. Главный герой – циничное ничтожество, рвущееся во власть ради получения земных благ и удовлетворения честолюбия. Он закомплексован, ему нужно постоянное подтверждение своего превосходства и состоятельности, он готов занятся сексом со всем, что движется, прямо у себя на рабочем месте. Ценит себя этот человек в зависимости от контекста, в который втерся, который кажется ему значительным. Автор наделяет его мистической интуицией, ощущением исходящей от вещей ауры. Этот мизерный закомплексованный местечковый еврей испытание властью не выдерживает, власть отнюдь не делает ничтожество крупнее. По мнению писателя Александра Карабчиевского, из рассказа ясно следует, что его герой – дурак. Недоумок. Целый день занимался псевдодеятельностью, да и то некачественно. Хапуга и мошенник – на деньги, отпущенные на связи с избирателями, он купил себе холодильник. Карабчиевский удивляется: да как такой идиот вообще попал в Кнессет? Что он такого сделал, что уселся на такой престижный пост? Вопрос риторический. Саша с горечью констатирует: «Оказывается, в Кнессете тоже бардак, но я никак не могу на это подействовать. Возникает вопрос: стоит ли идти на выборы?»
Многие все-таки отметили эклектичность характера главного персонажа и некоторую психологическую недостоверность: по ходу действия Григорий Исаакович принимает садовника за террориста и бросается спасать родной Кнессет, рискуя собой. Поэтесса и прозаик Сусанна Гойхман считает, что такой тип не способен на самопожертвование, а мистическая чувствительнось не свойственна бездуховным людям.
Члены Клуба литераторов Тель-Авива - обычные израильские граждане, создающие общественно-полезный продукт, к власти они не рвутся, потому что у них есть дела, которые занимают их гораздо больше, например – они пишут стихи и прозу. К таким относится, например, поэт Феликс Гойхман, которого тема «коридоров власти» никогда не волновала. Прозаик Григорий Розенберг признался, что даже открывать не стал бы книгу на эту тему. «Страшный мир» политической жизни в Кнессете членам клуба знаком только по сообщениям в средствах массовой информации. Именно они сформировали наше мнение о жизни на верхушке власти. Прозаик Галина Островская так и представляла себе израильских законодателей. Поэта Петра Межурицкого трудно удивить тем, что в Кнессете обретаются такие типажи - у нас много кандидатов на членство в Кнессете, почему бы и такому человеку «со здоровыми инстинктами» туда не попасть? Межурицкий даже высказал автору претензию, что все в его рассказе слишком правдоподобно. Вот если бы Давид показал праведника в Кнессете – это было бы открытием. А то, что политики такие – мы давно знаем. Поэтесса Ирина Маулер сомневается, а хорошо ли, что у читателя складивается впечатление, будто в Кнессете все депутаты такие? «А они не все такие?» - чей-то вопрос повис в воздухе.
«Все ужасно, - высказала свое впечатление прозаик Римма Глебова.- Все отвратительно там у вас в Кнессете. Если там заседают такие, то чего нам жидать хорошего от них, каких замечательных законов?» Писатель Михаил Юдсон подытожил: текст произвел на всех впечатление отвращения. Для настоящего писателя нет большего достижения, чем потрясти читателя, и вот он действительно ужаснулся, какие люди управляют нами. Ведь в тот вечер на самом деле то и дело слышалось: «Какой кошмар!»
Члены Клуба литераторов Тель-Авива - обычные израильские граждане, создающие общественно-полезный продукт, к власти они не рвутся, потому что у них есть дела, которые занимают их гораздо больше, например – они пишут стихи и прозу. К таким относится, например, поэт Феликс Гойхман, которого тема «коридоров власти» никогда не волновала. Прозаик Григорий Розенберг признался, что даже открывать не стал бы книгу на эту тему. «Страшный мир» политической жизни в Кнессете членам клуба знаком только по сообщениям в средствах массовой информации. Именно они сформировали наше мнение о жизни на верхушке власти. Прозаик Галина Островская так и представляла себе израильских законодателей. Поэта Петра Межурицкого трудно удивить тем, что в Кнессете обретаются такие типажи - у нас много кандидатов на членство в Кнессете, почему бы и такому человеку «со здоровыми инстинктами» туда не попасть? Межурицкий даже высказал автору претензию, что все в его рассказе слишком правдоподобно. Вот если бы Давид показал праведника в Кнессете – это было бы открытием. А то, что политики такие – мы давно знаем. Поэтесса Ирина Маулер сомневается, а хорошо ли, что у читателя складивается впечатление, будто в Кнессете все депутаты такие? «А они не все такие?» - чей-то вопрос повис в воздухе.
«Все ужасно, - высказала свое впечатление прозаик Римма Глебова.- Все отвратительно там у вас в Кнессете. Если там заседают такие, то чего нам жидать хорошего от них, каких замечательных законов?» Писатель Михаил Юдсон подытожил: текст произвел на всех впечатление отвращения. Для настоящего писателя нет большего достижения, чем потрясти читателя, и вот он действительно ужаснулся, какие люди управляют нами. Ведь в тот вечер на самом деле то и дело слышалось: «Какой кошмар!»
Крайне редко случается, чтобы хороший литератор сделал серьезную карьеру в политике. В преступном мире художественно одаренные натуры встречаются чаще. Даже если «адская кухня» Кнессета, изображенная Давидом Шехтером, существует только в его воображении, - не беда. Писатель волен в своем творчестве и в своем поведении. Чего нельзя сказать о народных избранниках.
Перепечатано с http://www.polosa.co.il
Комментариев нет:
Отправить комментарий